Интервью с Алексеем
Источник «Если мир рушится, театр начинает болеть…»
Та моя встреча с Алексеем Казаковым произошла без малого полгода назад, когда москвичи привезли к нам свои «Пять писем».
Материал по какой-то причине так и не появился на страницах газеты. Но недавно, погрузившись в свои записи, я поняла, что мысли, высказанные Алексеем, его видение современного театра, искусства в целом, безусловно, интересны и актуальны. А раз так, то пусть с ними познакомятся и читатели нашей газеты.
Алексей Казаков – еще совсем молодой человек, но уже проявил себя в разных ипостасях на сцене Московского театра музыки и драмы под руководством Стаса Намина, показавшего в Тбилиси «Пять писем» Михаила Барщевского.
Поставил спектакль Алексей Казаков, а в пяти ролях женщин, сочиняющих письма Президенту, предстала молодая талантливая актриса Юлия Григорьева. В этом спектакле яркой социальной направленности использованы видеокадры, запечатлевшие Кремль и политических лидеров.
Власть и «простой» человек – его основная тема… Пять писем написали женщины, отличающиеся по возрасту, социальному положению, национальности. Объединяет их одно – тяжелая, безысходная ситуация, из которой можно выбраться только благодаря всемогущему президенту. Между историями звучат патриотические песни советской эпохи.
Юлия Григорьева перевоплощается то в многострадальную пьющую бабу из деревни, отчаянно пытающуюся выжить в новых экономических условиях, то в самоуверенного ученого-политолога, решительно критикующего курс президента, то в скромную учительницу-еврейку, мечтающую о возвращении сыну-эмигранту российского гражданства, то в роскошную женщину, привыкшую шикарно жить за спиной «крутого» мужика, но в один прекрасный день потерявшую эту свою опору, то в таджичку-дворничиху, молящую лишь об одном, – чтобы ее перестали называть черной…
Восхитило мастерство актрисы, с легкостью меняющейся не только внешне, но, главное, внутренне, ее психологическая и физическая пластичность… Что касается темы, то автор этого материала, пожалуй, против такого копирования действительности. Кстати, и на грузинской сцене делаются попытки работать в документальной стилистике. На сцене «Сардапи» поставили «Сексуальную революцию» и «Бомжей». На мой взгляд, эта эстетика не приживется в грузинском театре. Впрочем…
После спектакля состоялась беседа с режиссером-постановщиком спектакля «Пять писем» Алексеем Казаковым.
- То, что вы увидели, - это скорее «изнутри», нежели из головы. Я имею в виду конъюнктурный формат. Драматургическая основа – это реальные письма живых людей в администрацию президента России. Работая с этим материалом, мы попытались понять этих людей и, воплощая их образы на сцене, найти что-то в самих себе. Мне хотелось рассказать, чем мы живем сейчас, чем живут разные слои населения России в сегодняшнем дне.
- Это имеет отношение к документальному театру, или, иначе, вербатиму, который называют «матрицей современности»?
- Нет, не имеет. Документальным является только материал, драматургическая основа. Это разговорная речь, в разном изложении, с разной степенью грамотности и последовательности. Но мы не «Таганка» лучших времен и не площадной вариант театра. Мы все преломляем в художественность, исходя из идеи и цели, которую преследуем, ставя подобный публицистический материал.
А идея только одна – показать проблемы людей, их боль. Но не с точки зрения агрессии по отношению к власти, а для того, чтобы зритель, сидящий в зале, подумал: а может, в моей жизни есть то, что я могу сам изменить? Не всегда нужно роптать на власть, на судьбу. Может, нужно задуматься над собственной жизнью, что-то сделать?
Надо начинать менять жизнь с самого себя. Поэтому здесь документальность должна преломляться через прохождение каждого персонажа по своей линии жизни. И тогда возникает уже художественное решение материала.
Что касается документального театра, то такое лобовое обращение к публике – очень узкое представление о сцене. Потому что если вы найдете отклик в зале, вам повезло. А если не найдете, то будете существовать сами по себе.
Когда актер со сцены берет публику за грудки и начинает ее трясти: «Вот, почувствуй, пойми!», ей это не может понравиться. Потому что если актер ничего не чувствует, а только хорошо поставленным голосом что-то декларирует, то желаемого эффекта не будет.
Ведь зритель приходит в зал за другим – он надеется что-то почувствовать. Не увидеть, не услышать – а почувствовать! К тому же документальный театр ограничен в репертуаре, в секторе публики. И он не долгожитель по большому счету… В определенной степени это театральная конъюнктура, которая время от времени возникает и уходит. И как долго она живет, зависит просто от талантливости людей, решивших этим заниматься.
- Но театр должен обязательно быть конкретно актуальным?
- Театр может выходить на такую пиковую актуальность даже не сегодняшнего дня, а сиюминутную. И он должен это делать для того, чтобы не превратиться в нафталинный театр, где играют только Островского и Сухово-Кобылина… в надежде, что это будет сделано высокохудожественно и публика спектакль оценит. Но она от «нафталина» тоже устает.
Конечно, театр должен пытаться брать что-то из сегодняшней речи, из сегодняшних слов – жаргона, сленга, ситуаций на улицах и т.д. Но это очень опасная черта, потому что легко просто свалиться в публицистичность. И уже перебор! А когда ты сохраняешь два начала – внутренне и внешнее, сиюминутное, если этот синтез получается, тогда ты выиграл…
- По первой профессии вы актер. Чем объясняется уход в режиссуру?
- Очень простая вещь – я люблю театр в любой форме. Потому что, работая над ролью, создаешь мир своего персонажа, а ставя спектакль, создаешь макрокосмос, в котором существуют персонажи, происходит действие, все меняется, перетекает… Это следующая степень познания такого явления как театр.
Поэтому никакого внутреннего противоречия я не испытываю. Или какого-то отдаления от своей актерской профессии. Актерский хлеб совсем другой, ты работаешь по-другому, мыслишь в разработке роли совершенно иначе. А в режиссуре все более сферично, что ли. Ты начинаешь углубляться в театр все глубже и глубже.
- Что-то еще будете ставить?
- У нас уже вышел спектакль по пьесам Блока «Балаганчик» и «Незнакомка» на поистине уникальную музыку Богословского. Это музыкально-лирическое представление. Мы попытались сделать спектакль о Серебряном веке с его символами, тайнами, представлениями о любви, ненависти, смерти – это мир кукольный, мир поэтический, мир бытовой. Такой симбиоз мы и попытались создать…
- Это для вас новый этап познания театра?
- Да, это совсем другое направление. Вот как раз в этом спектакле полно символизма, отстраненных вещей, которые, казалось бы, не могут тронуть зал. Но если пропускаешь это – каждую строчку Блока, каждого персонажа, ситуацию - через душу, облекая это в какую-то форму – звуковую, текстовую, голосовую, ты все равно держишь зал. Все равно зал следит. Что-то понимает, что-то не понимает, но следит, смотрит!
- Что, на ваш взгляд, происходит сегодня в театре, с театром?
- Театр такой же, как времена, в которые он существует. Он абсолютно зависим от того, что происходит за его стенами. Потому что приходит публика, которая живет сегодняшним днем, актеры, уходя со сцены, окунаются в те же проблемы, которыми живут зрители.
Если в мире царят гармония, радость, глубина, изысканность, театр становится таким же. Если мир рушится, театр начинает страдать, болеть, появляется мало интересной драматургии, начинаются режиссерско - актерские метания, искания, терзания, которые ничем не заканчиваются. Когда общество выздоравливает, театр тоже встает на ноги и начинает жить другой жизнью. Все взаимосвязано…
- Признаки выздоровления уже наметились?
- Больной скорее жив, чем мертв (улыбается). Есть очень хорошие молодые актеры, очень интересные современные драматурги и глубокие, ищущие, мыслящие режиссеры. Наше поколение для театра непотерянное. Задел для тех, кто пойдет за нами, мы, наверное, сделаем, что-то оставим.
- Михаил Козаков сказал мне в интервью: сейчас бы он в артисты, режиссеры не пошел, потому что театр очень изменился, не отражает жизнь человеческого духа.
- К сожалению, подавляющее число российских театров свалилось в это - в конъюнктуру, попсовость, желание доставить сиюминутное удовольствие публике. Но все равно есть образчики высоких желаний, стремлений, мучений… Их не так много, но они являются здоровым зерном, из которого обязательно вырастет следующее поколение театра.
- Неизбежный вопрос: над чем вы сейчас работаете?
- Мы взяли пьесу Бомарше «Женитьба Фигаро», одноименную оперу Моцарта и пытаемся сделать что-то среднее, чтобы актеры и играли, и пели.
- Вот что значит актер и режиссер синтетического театра!
- Именно!
В заключение отметим, что с Алексеем Казаковым работала худрук фестиваля «Сачукари» Кети Долидзе – ставила спектакль с его участием. Тогда А. Казаков успешно выступил в качестве актера.
Инна БЕЗИРГАНОВА
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
